Выходящий на экраны киноальманах «Свидетели» Константина Фама, международная продукция шести стран, включая Россию, — своего рода уникум. Он состоит из трех новелл, снятых поочередно, и каждая получала престижные международные призы, даже попадала в число претендентов на премию «Оскар».
Первой, в 2012 году, возникла «Туфелька» — короткий фильм о том, как молодая женщина в стоптанных башмаках обзавелась парой красных туфелек, на которые давно заглядывалась. Эти туфельки становятся свидетелями ее любви, ее счастья, порушенного войной, и их путь завершается в витрине послевоенного Освенцима — среди гор пропыленной обуви, когда-то принадлежавшей живым. Прием только поначалу кажется формальным (взгляд камеры прикован к ногам персонажей), но он быстро набирает смысл и цену: обостряется внимание к деталям, которые обычно и не заметишь. Детали, штрихи и подробности характеризуют героев, обстановку и время. В фильме не звучит ни слова — это фактически пантомима, разыгранная в полуметре от тротуара, пола или земли. Лапидарная и выразительная, как анимационное кино. И еще — музыка, всю эту драму человеческих судеб ритмически организующая, скрепляющая и одухотворяющая.
В 2016-м появилась новелла по рассказу Людвика Ашкенази «Брут», где расчеловечивание мира фашизмом дано через судьбу немецкой овчарки: пес вырос в семье, где царили любовь, открытость и доброта, но пришла война, добродушную собаку реквизировали и бросили на службу в СС, где ее стали переучивать, накачивать ненавистью, приспособив к охоте на людей. Пересказывать этот жутковатый процесс не буду: в кино за ним вплоть до шокового финала следишь с замиранием сердца — не стоит лишать будущих зрителей незабываемых впечатлений.
Теперь трилогию завершила «Скрипка» — самый большой по метражу и сложный по композиции фильм, снятый по рассказу Йоси Тавора. Мотивы и персонажи первой части потом мелькали и во второй, как бы случайно пересекаясь, но только здесь, в третьей, судьбы всех героев этого полнометражного фильма связались воедино. И к волнению, с которым следишь за развитием действия и за драматическими трансформациями персонажей фильма, добавляется чисто эстетическое чувство восхищения тем, как умно, тонко и талантливо все это придумано и осуществлено авторами. Только это чувство открытия новых незаурядных талантов в нашем кино и способно высекать подобие катарсиса в трагедии, где разные судьбы соединятся в одной точке — в печи Освенцима.
Необычен художественный код картины. Интуитивно или обдуманно, режиссер очень далеко уходит от привычного теперь бытового повествования. Первая новелла с ее условностью задает тон всей трилогии — в ней ключ к ее стилистике. Нет ни одного кадра, который не воспринимался бы как визуальная поэзия: каждый знаменует новый поворот в судьбе героев, каждый — как стихотворение или ожившая картина, выхватившая из потока времени судьбоносное мгновение. Не знаю, как для кого, а для меня это — кино в высшем проявлении его возможностей. Финальная сцена у Стены Плача в Иерусалиме, сопровождающаяся мощным симфоническим реквиемом, доводит эстетический прием до кульминации: фильм действительно воспринимаешь как симфонию, целиком сотканную из контрастных эмоций. Здесь их полный диапазон: от бесконечного счастья до безнадежного отчаяния, от ослепительного света до смертного мрака. Как бывает только в музыке, живущей чувствами.
Здесь полный диапазон контрастных эмоций: от бесконечного счастья до отчаяния, от ослепительного света до смертного мрака
И здесь надо сказать о композиторе фильма Егоре Романенко. Совершенно очевидно, что он с режиссером Константином Фамом, тоже музыкантом по первой профессии, — родственные души, которые одинаково чувствуют и понимают природу кино. В содружестве с сильным актерским ансамблем (Оксана Фандера, Филипп Янковский, Владимир Кошевой, Ленн Кудрявицки, Михаил Горевой…) они сотворили фильм, который по типу своего воздействия на чуткого зрителя ближе всего к музыке. Плотные симфонические звучания, мелодика, основанная на изобретательно аранжированном еврейском фольклоре, играют в нем ведущую роль. Это мощная эмоциональная волна, которая подхватывает вас с первого кадра и то возносит к небесам, то обрушивает в бездны, то замирает штилем абсолютного, полного любви и нежности счастья, то погружает в черные пучины скорби. Музыка делает самые разнородные эпизоды фильма гармоничным единством, она во многом определяет его режиссерское решение: педалированную выразительность, даже картинность каждого кадра и тщательно дозированную, без нажима и пафоса, театральность актерской манеры. И это та музыка, которую можно исполнять в концертах как полноценное симфоническое произведение. Егор Романенко молод, пока еще мало кому известен, но, по-моему, у него есть все основания войти в ряд интереснейших кинокомпозиторов России.
Относить картину к типу «фильмов о Холокосте», с чего многие начинают о ней разговор, я бы все-таки не стал: по-моему, это странно — городить для фильмов новые специализированные «гетто», сводить общечеловеческое звучание картины о глобальной трагедии и о преступлениях нацизма перед цивилизацией к чудовищному, но конкретному преступлению против конкретного народа. «Свидетели» — отнюдь не «клубное» кино для узкого круга. Это просто сильный, проникающий в душу фильм о том, как легко человек обращается зверем и как политические амбиции создают все условия для национальных и мировых катастроф. И видеть его должны все.
Комментарии